М.А.Бабкин. События первой российской революции и Святейший Синод Русской Православной Церкви (1905–1906 гг.)

В год столетия Первой русской революции панорамное рассмотрение её событий было сделано коллективом авторов Института российской истории Российской академии наук[1]. Однако в этой работе остались практически не затронутыми сюжеты, связанные с отношением Российской православной церкви (РПЦ) [2] к соответствующим событиям. Потому актуально обратиться к исследованию политической позиции высшего органа церковного управления – Святейшего правительствующего синода РПЦ в период активной фазы Первой российской революции: от её начала до постепенного затухания, наметившегося к концу 1906 г. Тем более, что несмотря на наличие весьма большого количества работ в постсоветской историографии, в которых исследуются взаимоотношения церкви и государства в начале XX в.[3], названная тема остаётся практически незатронутой. Последним, более 20 лет назад, ей занимался П.Н. Зырянов[4].

Начало 1905 г. в России ознаменовалось стачкой, подготовленной на Путиловском заводе столицы. Она быстро приняла всеобщий характер и 9 января вылилась в мирное шествие к Зимнему дворцу 140-тысячной толпы с петицией о нуждах рабочих. Причём в политических событиях присутствовал и церковный элемент, поскольку едва ли не вожаком манифестации, расстрелянной войсками, был священник Георгий Гапон[5] – выпускник Санкт-Петербургской духовной академии. В "Кровавое воскресенье" погибло более 1200 человек, а число раненых превысило 3 тысячи[6].

Через 3 дня после этих событий, явившихся началом революции – 12 января Св. синод принял соответствующее определение. Согласно ему, во всех церквах на мирных ектениях следовало возносить молитвы, вводившиеся ещё в 1881 г. в связи с убийством императора Александра II. В них у Бога испрашивалось прощение "грехов и беззаконий наших", просилось истребление "неистовых крамол супостатов" и утверждение в стране безмятежия, мира и благочестия[7].

Через день, 14-го числа, было выпущено послание Св. синода к православным по "По поводу беспорядков рабочих" 9 января. В нём осуждались стачки рабочих и уличные беспорядки, в частности, говорилось: "Святейший Синод, скорбя о пагубных нестроениях в современной жизни русского народа, именем святой матери – Церкви православной умоляет всех чад её: "Бога бойтесь, царя чтите и всякой власти, от Бога поставленной, повинуйтесь". Синод стремился привнести в паству мир, призывал рабочих работать "в поте лица своего", не слушать "ложных советников". К власть имущим был обращён призыв править согласно наставлений Священного Писания, а к богатым – больше заниматься благотворительностью[8].

23 января 1905 г., в воскресенье первенствующий член (председатель) Св. синода митрополит С.-Петербургский Антоний (Вадковский) совершил молебен в церкви Путиловского завода[9]. Перед его служением архиерей обратился со словом, в котором попытался внести успокоение в рабочую среду: ведь после "Кровавого воскресенья" вера многих поколебалась, дрогнули и верноподданнические чувства к императору. В заключение своей речи Антоний высказал молитвенное пожелание, чтобы Господь "потребил от нас все неистовые крамолы супостатов" и утвердил в земле мир и благочестие[10].

В течение всего 1905 г. революционные беспорядки принимали всё более и более широкий размах. Страну охватили мощные стачки. К весне–лету расширилась социальная база революции: к рабочим присоединились крестьянские массы (бунты охватили 1/6 часть уездов страны), а также отдельные части армии и флота. В обстановке острого политического кризиса император пошёл на уступки и 6 августа 1905 г. подписал манифест об учреждении подобия представительного органа – законосовещательной Государственной думы; при этом был утверждено и положение о выборах в неё. В выборах не могли участвовать военнослужащие, учащиеся, рабочие, ремесленники, батраки и некоторые другие категории граждан[11]. Однако "булыгинская дума" – как её именовали в народе по имени министра внутренних дел А.Г. Булыгина – встретила активный бойкот широких народных масс и, в первую очередь, со стороны всех левых партий и объединений. В результате, попытка правительства созвать такую Думу была сорвана.

Перед правительством Николая II встала дилемма: или продолжать крайне непопулярную войну с Японией (длящуюся с января 1904 г.)[12] до "победного конца", или заключением мира попытаться погасить социальный кризис. Выбран был второй вариант. И вскоре, 23 августа 1905 г., Русско-японская война завершилась подписанием в г. Портсмуте в США (штат Нью-Гемпшир) мирного договора. Согласно этому документу – выгодному в целом для потерпевшей поражение страны – Россия потеряла сферы влияния в Китае и Корее, а также часть своих территорий: Южный Сахалин (ниже 50-й параллели) и острова Курильской гряды.

Российская общественность всю вину за военные неудачи возложила на царское правительство. Поражение в войне лишь усилило революционное движение. К осени его волна охватила буквально всю страну. Число участников забастовок постоянно увеличивалось, их требования становились всё более радикальными. Причём до 75 % выступлений носило политический характер. В октябре разрозненные забастовки переросли во всероссийскую политическую стачку, охватив крупнейшие предприятия столицы, практически все промышленные центры и транспортные узлы страны. В стачке участвовало до двух миллионов человек. При этом в стране установилось определённое политическое равновесие: революционные силы не могли устранить от власти царское правительство, которое, в свою очередь, не имело сил подавить революцию.

В Москве всеобщая стачка началась 7 октября. Забастовали железные дороги (за исключением Николаевской: Москва–С.-Петербург, обслуживавшейся солдатами), фабрики, заводы. Через несколько дней закрылись коммунальные и учебные заведения, а также почта и телеграф. Среди таких событий, по распоряжению члена Св. синода, митрополита Московского Владимира (Богоявленского) в московских храмах в воскресный день 16 октября было зачитано поучение, составленное викарным епископом Серпуховским Никоном (Рождественским). В нём говорилось, что забастовки, причиняющие столь тяжёлые последствия, устраиваются "социал-демократами-революционерами, давно отрекшимися от Бога в делах своих". Паства призывалась отвернуться от этих подстрекателей как от "гадин ядовитых". Поучение оканчивалось призывом помолиться Божией Матери "о несчастных братьях, смутою увлечённых на погибельный путь"[13]. Таким образом, со стороны иерархов прозвучал призыв к отпору революции. Однако значительная часть московского духовенства отказалась читать присланное поучение и печатно отреклось от солидарности с ним[14]. (Буквально через неделю после своего "проповеди" от 16 числа митрополит Владимир на страницах газеты "Русское слово" извинился за её содержание и выпустил новое послание, выдержанное, по словам Л. Тихомирова, в духе "покорности"[15]).

Фактически в противовес прозвучавшему поучению двух московских архиереев, 22 октября 1905 года Св. синод принял определение, согласно которому духовенство приглашалось поучать паству "действовать в духе христианского всенародного братолюбия"[16]. Члены Св. синода решили проводить такую линию, чтобы не обострить отношение РПЦ ни с одной из политических группировок. Не обличая революционеров и не оказывая поддержки правым, они первых – по сути – вывели из поля критики, тем самым взяв их буквально под свою "негласную" защиту.

В те дни, 17 октября, увидел свет вышеупомянутый высочайший манифест о даровании народу России гражданских свобод. Вскоре, 28-го числа Св. синод обратился ко всероссийской пастве с разъяснениями его. Помимо общих слов и повторений основных положений манифеста, изменения в политической системе характеризовались как произошедшие "в соответствии с мерой общественной зрелости народа". В послании содержался призыв к пастве быть достойными доверия царя и выражалась надежда, что дарованные с высоты трона свободы послужат "не свободой на своеволие и буйство мятежное, ведущее ко вражде братоубийственной", а "свободой мира и любви не только к друзьям и братьям христианам, но и к лицам, чуждым Святой веры нашей". Вместе с тем послание содержало и своеобразное предостережение членам правомонархического, черносотенного течения. В послании говорилось: "Тяжкий грех берёт на свою душу тот, кто думает мятежом и насилием сослужить верную службу своему Государю. Он послужит лишь тайным или явным Его врагам"[17]. Такое предупреждение было вызвано чередой еврейских погромов, прокатившейся по средним и южным городам России.

В обоих посланиях Св. синода (22 и 28 октября) не содержалось, по сути, никаких оценок самому революционному движению: не было предупреждений пастве от вступления в радикальные противоправительственные организации, не говорилось об их антимонархических целях и задачах. Члены Св. синода не сочли нужным разъяснить православным ни о значении проходивших буквально повсеместно демонстраций под красными знамёнами, ни о лозунгах вроде "Долой царя", ни об оскорблении религиозных чувств православных, выразившихся, например, в массовых осквернениях и уничтожениях портретов императора – помазанника Божия, и проч.

Принятая Св. синодом едва ли не с самого начала смуты точка зрения – молчать о революционерах и порицать лишь противников их – не замедлила сказаться на всём пространстве империи. 19 ноября 1905 г. в официальном печатном органе РПЦ были опубликован ряд поучений епископов различных городов[18], основной темой которых было осуждение еврейских погромов[19]. Так, епископ Подольский Парфений (Левицкий) призывал клириков своей епархии всеми мерами содействовать успокоению населения. Например, при "возникновении беспорядков антиеврейских или подобных им" выходить с крестом и в епитрахили и "силою убеждения укрощать буйствующую толпу"[20]. При этом о необходимости сдерживания антиправительственных демонстраций не говорилось ничего.

Содержания поучений архиереев были весьма схожи с упомянутыми посланиями Св. синода от 22 и 28 октября 1905 г. В них не содержалось обличений революционеров, паства не предупреждалась от участия в революционном движении, не говорилось о этом движении как – по сути – о противогосударственном и антимонархическом. Со стороны официального духовенства не прозвучал и призыв к пастве защищать основы русской исторической государственности, выражающейся в двух известных формулах: "Православие, Самодержавие, Народность" и "За Веру, Царя и Отечество".

Характер упомянутых посланий представителей церковной иерархии дал повод объединённому собранию руководящего состава монархических партий и союзов Киева дать им такую оценку: "Оба указанные акта Святейшего Синода …можно сказать, проникнуты космополитизмом, при совершенном пренебрежении национальной идеей. …Революционеры, деятельность которых осталась без оценки со стороны Святейшего Синода, тем самым получили могущественную поддержку со стороны этого высокого церковного учреждения для распространения и осуществления на деле их разрушительных лжеучений. …Этими поучениями Святейший Синод дал 40 тысячам священникам[21] образец того, что они должны и чего не должны говорить народу. И многотысячное духовенство в массе своей молчало о революционерах: огромное большинство потому, что само не понимало, что происходит на Святой Руси; более же чуткое меньшинство, за редкими исключениями, устрашённое указами Святейшего Синода, боялось разъяснять народу значения революции и её вдохновителей и борцов. Но рядом с этими существовало ещё и такое революционное меньшинство духовенства, которое нагло призывало народ вступить в ряды революционеров"[22].

Между тем, революционные волнения продолжались: вспыхивали локальные военные бунты в Кронштадте (24–28 октября), Севастополе (11–15 ноября) и других местах. Ноябрь–декабрь были отмечены кульминацией числа крестьянских выступлений, охвативших половину уездов европейской части России. Начавшаяся в Москве 7 декабря политическая стачка через два дня переросла в вооружённое восстание, продолжавшееся до 19-го числа. Вслед за Москвой поднялись рабочие Ростова-на-Дону, Харькова, Нижнего Новгорода, Тифлиса, Красноярска и др. В тот период по стране бастовало 435 тыс. человек (в начале революции, в январе в забастовках принимало участие 444 тыс. рабочих, в октябре 1905 г. – 519). При этом 85 % выступлений проводились под политическими лозунгами. Однако все восстания были за короткое время подавлены, и к началу 1906 г. положение в стране стабилизировалось[23].

В разгар московского восстания, 14 декабря Св. синод постановил повсеместно совершать во все праздничные дни особое молебное пение о прекращении в стране раздоров, нестроений и междоусобной брани[24]. 20 декабря в качестве реакции на имевшие место факты поддержки представителей духовенства революционных выступлений народных масс, Св. синод выпустил специальное определение "По сведениям о предосудительном поведении некоторых священников во время народных волнений". В нём констатировалось, что в некоторых епархиях отмечались отдельные случаи возбуждения приходскими священниками паствы против правительства. При этом высказывалось убеждение, что православное духовенство, "верное обязанностям своего высокого пастырского служения и искони преданное государственному порядку", исполнит пастырский свой долг, воздействуя на паству в духе любви и мира. Епархиальным архиереям поручалось усилить контроль над духовенством и, в случае появления каких-либо предосудительных действий со стороны клириков (неповиновение законной власти и нарушения государственного порядка), к ним предлагалось незамедлительно применять строгие дисциплинарные меры: вплоть до удаления с приходов и запрещения в священнослужении[25].

Таким образом, определение Св. синода от 20 декабря в определённом смысле противоречило определениям от 22 и 28 октября. Согласно первым (по хронологии) – надо было проводить аполитическую линию, не осуждая и не обличая никого, согласно последнему – поддерживать правительство. (Выше уже говорилось, что призыв к повиновению власти содержался и в послании Св. синода от 14 января 1905 г. – "По поводу беспорядков рабочих"). Соответственно, положение приходских клириков как духовных пастырей, по мнению современников, "сделалось, по истине, нестерпимым": им надо было говорить проповеди, "но что и как говорить? –За что помилуют и за что покарают? Это им никто не разъяснял"[26].

Исследователи Первой российской революции отмечают три общественно-политические силы, действовавшие в декабре 1905. Первая – сама власть, защищавшая свои позиции. Вторая – революционеры, нападавшие на неё и добивавшиеся дальнейших (в продолжение манифеста 17 октября) уступок при поддержке части народа. Третья сила – либеральная демократия, сохранявшая в целом оппозиционность по отношению к власти. Составлявшие её слои населения, с одной стороны, явно не сочувствовавшая методам радикалов, но с другой – осуждали правительство за промедление с реформами и за ненужную, по их мнению, жестокость[27].

В целом, исследование официальной политической позиции Св. синода в 1905 г. позволяет сделать вывод, что в тот период члены высшего органа церковного управления скорее относились к сторонникам либеральной демократии, чем стояли на позициях власти.

Необходимо отметить, что с весны 1905 г. в церковных кругах начал активно обсуждаться вопрос о проведении церковных реформ. В частности, предполагалось ввести патриаршество, упразднённое императором Петром I в 1721 г. Для осуществления же этого на государственном уровне необходим был целый комплекс преобразований. Устоявшиеся за два столетия отношения царской и иерархической властей были закреплены рядом законодательных актов, пересмотр которых являлся чрезвычайно сложной задачей. Причём вопрос о взаимоотношениях государства и церкви в условиях "православной государственности" фактически не был проработан ни православными канонистами, ни юристами. (В частности, православный император не являлся субъектом канонического права, и совсем не были сформулированы положения о так называемых священных правах самодержца). Разрушение же синодальной системы и проведение радикальных преобразований в церковном управлении грозили разорвать союз империи и Православной церкви и даже привести к отделению последней от государства. Перестройка религиозного фундамента монархии грозило обрушением всего здания православного государства. Потому император постоянно оттягивал с церковной реформой, хотя и понимал необходимость её осуществления. Однако это промедление вызывало неудовольствие среди высшей иерархии. И неудоволетворённость духовенства так или иначе находила отражение в общецерковной политике, фактически определяемой членами Св. синода.

Реформы политического устройства страны фактически начались с 12 февраля 1906 г. В тот день указом императора на 27 апреля был назначен созыв Государственной думы[28]. Через неделю, 20 февраля вышел высочайший манифест, в котором говорилось о преобразовании Государственного совета. Из законосовещательного органа он фактически становился верхней законодательной палатой, полномочной утверждать или отклонять законы, принятые нижней палатой – Государственной думой[29]. Вскоре, 23 апреля 1906 г. (всего за четыре дня до открытия I Государственной думы[30]) была принята новая редакция Основных законов Российской империи[31].

Соответственно, вставшие перед духовенством после манифеста 17 октября теоретические вопросы стали переходить в практическую плоскость: как относиться к государственному переустройству; принимать ли в нём участие или нет; если принимать, то что можно и должно делать, если же не принимать, то чего делать нельзя и не следует?

Идя навстречу назревшей потребности, 18 февраля 1906 г. Св. синод обнародовал своё послание "Пастырям Православной Российской Церкви пред выборами в Государственную Думу"[32]. Относительно участия духовенства в выборах в нём говорилось, что "свет правды Божией должен освещать всю жизнь нашу, проникая в семейный, общественный и государственный строй", а "посему пастыри Церкви, везде и всегда действуя по правде Божией, должны учить и пасомых своих блюсти правду эту во всех делах своих". "Если и сам пастырь церковный примет участие в выборном деле – говорилось также – имея на это законное право, – нет ему в том укоризны. Но пусть никогда не забывает, что всегда и всюду он – пастырь Церкви, пример для других, и не может себя допускать он до споров излишних и страсти борьбы, но в разумном спокойствии да совершает гражданский свой долг". Таким образом, согласно посланию, каждый пастырь, во-первых, имел законное право избирать и быть избираемым в члены Государственной думы. Во-вторых, и не принимая непосредственного участия, он мог своим пастырским словом так или иначе влиять на выборы.

Однако касательно политических пристрастий послание Св. синода было гораздо менее определённым. С одной стороны, в нём говорилось: "Не может пастырь и не должен связывать себя ни с каким союзом, ни с какой партией, ибо один для него союз – Христов в Церкви Божией, с коею он соединён на веки нерушимыми узами". С другой стороны, в послании призывалось не соблазняться "посулами людей, кои, не веруя в Бога, во главу угла ставят благо вещественное", не прельщаться также надеждами на "свободу многую в мирских делах". И, более того, возвещалось: "Всё, что идёт путём мира, любви и порядка, всё, что за веру истинную, всё, что за Царя православного, за целость отечества нашего, – всё это да будет благословенно. Всё же, что против сего, идёт не путём мира и любви, а взывает к насилию и восстанию, да будет нами отринуто во имя Божие". Кроме того, в послании содержался призыв к духовенству "постоять даже до смерти" за Веру, Царя и Отечество и "царскую власть Помазанника Божия не дать на попрание врагам"[33].

Таким образом, с одной стороны, в своём документе Св. синод давал указания стоять вне партий, а с другой – рекомендовал определённые начала политической программы: поддерживать тех, кто идёт путём мира за Веру, Царя и Отечество. В целом, как отмечалось на страницах церковной прессы по прошествии почти года со дня появления этого послания – оно не оказало заметного влияния на отношение духовенства к политическим вопросам. Если, например, кто-либо из архиереев настаивал, чтобы духовенство в их епархиях примыкало к правым партиям, то в ответ они получали возражения со стороны священно- и церковнослужителей, что мероприятия в интересах этих партий нарушают принцип непартийности, объявленный в названном послании Св. синода[34].

Предостережения духовенству от увлечения партийной политической борьбой и от деятельности, направленной против законной власти и государственного порядка, содержались и в распоряжении Св. синода, выпущенном 10 марта 1906 г.[35]

Из сказанного можно заключить, что в одних актах Св. синода (например, в определениях от 22 и 28 октября 1905 г.) православным следовало придерживаться аполитичности. В других же актах (например, в посланиях от 14 января 1905 г. и 18 февраля 1906 г., а также в распоряжении от 10 марта 1906 г.) говорилось о необходимости повиновения законной власти, и опять же с упоминанием (в двух последнеупомянутых деяниях синода) о необходимости духовенству соблюдать "надпартийность". С учётом этого, политическую позицию высшего органа церковного управления в период с начала 1905 г. приблизительно по середину 1906 г. (то есть с начала революции до роспуска I Государственной думы) можно характеризовать как "неопределённо-аполитичную"[36].

Подтверждает такую оценку определений Св. синода, изданных в 1906 г., отзыв редакционной статьи журнала С.-Петербургской духовной академии. В ней говорилось: "Все выступления высшей церковной власти по политическим вопросам в истекшем году отличались отсутствием ясно и открыто для всех поставленных целей и в общем вызывали не только чувство неудовлетворённости, но и недовольство за недостаток прямоты и нерешительный их тон". В другой редакционной статье того же издания послания и указы высшего органа церковного управления в 1906 г. так же названы "неопределёнными"[37].

В том же 1906 г. Св. синод принял определённые меры по политическому, с позволения сказать, оправданию священно- и церковнослужителей, замеченных в революционном движении. Поскольку участие в народных волнениях влекло за собой наказание со стороны действующего государственного законодательства, то представителям духовенства, принимавшим в них участие, грозили соответствующие наказания: высылка и тюремное заключение. Однако Св. синод, "войдя в положение таковых" своих подчинённых, настоял, чтобы многие из духовных лиц, подлежащих административным взысканиям, были переданы из ведомства министерства внутренних дел на усмотрение своих епархиальных властей. Те, в свою очередь, подвергали провинившихся церковным (но, соответственно, не политическим) взысканиям[38].

В значительной степени изменилось отношение высшего органа церковного управления к революционному движению в период спада последнего во второй половине 1906 г. Об этом можно заключить из содержания трёх актов Св. синода.

Первый из них – письмо первенствующего члена Св. синода митрополита С.-Петербургского Антония к епархиальным преосвященным, написанное от имени Св. синода и датированное 31 августа 1906 г. Письмо было исполнено глубокого самобичевания. Его автор говорил: "Пройдёт временное ослепление, успокоится взволнованное народное море, и русский народ спросит нас: где были в годину смуты вы, по слову которых в древние времена Русь останавливала полчища нечестивых?"[39]. В этом акте Св. синод впервые с начала революции призывал духовенство к борьбе (нравственной) с врагами церкви и государства. Эти враги характеризовались такими чертами: они ополчаются на чужое добро, повсеместно развращают народ своими пагубными учениями и возбуждают православных к отвращению от церкви, забвению христианской любви, вражде сословий и к восстанию против законных властей и государственного порядка.

Второй акт – определение Св. синода от 18-25 ноября 1906 г. В нём, в частности, были сформулированы правила, "определяющие отношение церковной власти к обществам и союзам внецерковным и к общественно-политической и литературной деятельности церковных должностных лиц". Согласно этим правилам, все лица, находящиеся в сане или имеющие должность по духовному ведомству, при пользовании гражданскими свободами (слова, печати, собраний и союзов), должны были, во-первых, "сообразовывать свою деятельность с учением и правилами Православной церкви". Во-вторых, они не могли принимать участия в противогосударственных или противоцерковных партиях. В-третьих, вне зависимости от разрешения гражданских властей, при издании или редактировании каких-либо периодических изданий, надлежало испрашивать благословения вышестоящих церковных властей: епископу – у Св. синода, а всем остальным – у епархиального архиерея. Соответственно иерархичному устройству, вышестоящие органы церковной управления могли отказывать нижестоящим в разрешении на издание, если в его программе и в объявленном направлении печатного органа может обнаружиться нечто противное учению церкви и угрожающее ей явным вредом. При этом делалась оговорка: "Отказ в благословении не может влиять на решение гражданской власти, но делает ослушника ответственным в порядке церковной или служебной дисциплины". Кроме того, если в программе, отдельных действиях или в общем направлении данного внецерковного общества или союза церковная власть усмотрела бы нечто противное учению и правилам Православной церкви, вредное ей и враждебное, то упомянутым лицам следовало предъявлять ультиматум: или выйти из состава общества (союза), или оставить должность и сан. Оканчивалось синодальное определение перечислением мер церковных властей, которыми последовательно будут приниматься воздействия на ослушников: а) увещание и предложение исправиться, б) предложение прекратить данную деятельность и в) при неповиновении – привлечение к ответственности сообразно вине, вплоть до извержения из сана[40]. Таким образом, это синодальное определение имело ярко выраженный охранительный характер.

Третьим актом Св. синода, в котором фактически была проявлена политическая переориентация высшего органа церковного управления, был циркулярный указ "По поводу выборов в Государственную Думу"[41], увидевший свет 12 декабря 1906 г. В указе констатировалось, что среди самих священнослужителей РПЦ есть такие, которые пользуются доверием более у врагов религии (революционеров-социалистов), чем у своих собратий[42]. Фактически, таким клирикам указывалось на необходимость пересмотра своих политических симпатий. Всем же священнослужителям рекомендовалось поддерживать тех кандидатов в Думу, которые стояли бы на позициях верности православию и царю. Соответственно, пастырям запрещалось агитировать паству за явных врагов веры и престола. То есть Св. синод для православного духовенства произвёл определённое размежевание между партиями левой (социалистической) и правой (монархической) ориентации: первым следовало отказывать в поддержке, а вторым симпатизировать. Однако указаний о должном отношении пастырей и паствы к центристским (конституционно-монархическим) партиям со стороны высшего органа церковного управления не прозвучало.

В частности, этот указ гласил: "Святейший Синод определяет: …3) Все выборные собрания желательно предварять молебствиями, на коих надлежит разъяснять избирателям, что настолько добра принесёт народу Дума из людей благоразумных и верных, насколько же зла нанесёт ему такая Дума, в которую сумели бы проникнуть враги святой веры и престола, о чём говорить поучения и на предшествующей выборам литургии. …6) Особенно хорошо было бы благословлять избранных [на собраниях], как выборщиков, так затем и членов Думы нательными крестиками или евангелиями и завещать им крепко стоять за родину, за веру и за Царя и заботиться не о своей личной и не сословной только выгоде, но о том прежде всего, что служит на пользу всей православной стране нашей"[43].

Таким образом, во второй половине 1906 г. вместе со спадом революции и процессом общего поправения общества произошла и определённая политическая переориентация официальной общецерковной политики, определяемой Св. синодом: от "неопределённо-аполитичной" до ориентированной охранительно-монархически. Однако такое изменение курса всё же можно считать весьма условным, поскольку в проповеднической деятельности некоторых иерархов – например, первенствующего члена Св. синода митрополита Антония – наблюдались и обратные колебания в сторону "неопределённой аполитичности".

Колебания политической линии Св. синода были обусловлены главным образом отсутствием чёткой позиции РПЦ к царской власти. Император как помазанник Божий, имел определённые церковные полномочия[44]. Однако они не были точно кодифицированы, хотя и являлись широко известными в исторической и богослужебной практике Восточно-Православной церкви (особенно в Византии)[45]. И потому участие государя в церковных делах давало повод для постоянного недовольства духовенства "вмешательством" в церковные дела светской власти. Наличие в государстве помазанника Божия, так или иначе участвующего в делах церковно-правительственного управления (юрисдикции), в охране вероучения и контроле за церковным благочинием, ставило духовенству фактический заслон в получении желаемой и искомой свободы самоуправления[46]. Потому для стремящегося к независимости духовенства наличие в государстве светской власти со светским, соответственно, правителем во главе являлось более желательной формой государственного управления. Именно неопределённостью отношений "священства" и "царства" была обусловлена "неопределённая" политическая линия Св. синода. С одной стороны, высший орган церковного управления старался проводить традиционно-охранительную по отношению к самодержавию политику. С другой – своими действиями он показывал, что монархия является "внешним институтом" по отношению к церкви. И потому церковь в лице Св. синода "не считала своим долгом" проводить проповедническую деятельность о незыблемости империи как формы государственного устройства.

В период 1905–1906 гг. российское общество в борьбе с самодержавием добилось созыва Государственной думы и получило определённые гражданские свободы. Но при этом не были учтены интересы Православной церкви, которая осталась практически в одиночестве со своими нерешёнными проблемами[47]. Духовенство (в силу своего социального положения) не могло принять те методы борьбы за реформы, которые использовались обществом: участие в забастовочном движении и применение методов вооружённой борьбы. Оно не могло напрямую требовать у царской власти проведения церковных преобразований и не стремилось встать в открытую оппозицию к царю. Однако священнослужители РПЦ могли оказывать идеологическое воздействие на православную паству: в первую очередь, на политическое сознание многомиллионного российского крестьянства. И в период Февральской революции 1917 г. духовенство широко воспользовалось этой возможностью с целью узаконить в сознании паствы свержение монархии: ради достижения своих целей по получению независимости от государства[48].

Опубликовано в академическом журнале "Уральский исторический вестник"(Екатеринбург, 2008. № 4(21). С. 30–38).

http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2325