Митрополит Илия возвещает Божию волю

Мы часто думаем, что все чудеса и знамения были в прошлом, но они совершаются постоянно и должны оставаться в памяти людей для нашего укрепления, утверждения в вере и надежде, что не оставлены мы Промыслом Божиим на путях нашей земной жизни...

Когда началась Великая Отечествен-ная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России. Перед лицом страшной беды не так много осталось у нее настоящих друзей. Да, были в то страшное время великие молитвенники и на Руси. Но кто мог поручиться, что Сталин в разгар «безбожной пятилетки» способен прислушаться к слову хотя бы одного из них? Наверное, поэтому проводником слова Божиего и был избран истинный друг России – митрополит Илия.

   Этот нерусский человек лучше многих понимал, что значит наша православная страна для остального мира. Владыка решил затвориться и просить Божию Матерь открыть, чем можно помочь России. Он спустился в каменное подземелье, куда не доносился ни один звук, и где не было ничего, кроме иконы Божией Матери. Не вкушал пищи, не пил, не спал, а только, стоя на коленях, молился. Каждое утро ему приносили сводки с фронтов Великой Отечественной войны о числе убитых и о том, куда дошел враг. Через трое суток бдения митрополиту Илии явилась в огненном столпе Сама Божия Матерь и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать извещение Божие для всего народа российского. Если все то, что предуказано, не будет выполнено, Россия погибнет.

   Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем и начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда – сдавать нельзя. Пусть вынесут чудотворную Казанскую икону Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанской иконой нужно совершить молебен в Москве, затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена по воле Божией.

   Владыка немедленно связался с представителями Русской Церкви, с советским правительством и передал им все, что было ему открыто. И сегодня в церковных архивах хранятся письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. В 41-м Сталин вызвал к себе представителей православного духовенства и обещал исполнить все, что передал Илия, ибо не видел возможности спасти положение. Не было сил, чтобы сдержать врага. Немцы уже были под Москвой, Волоколамское шоссе защищала лишь горстка панфиловцев. Голод и смерть гуляли по русской земле. Непонятно, как держался Ленинград. Помощи практически не было. Боеприпасы и продовольствие, которое удавалось подвозить в осажденный город, были каплей в море. Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери и обошли с нею крестным ходом вокруг блокадного Ленинграда. И город выстоял. В который раз подтвердились слова святителя Митрофана Воронежского о том, что город святого апостола Петра избран Самой Божией Матерью, и пока Казанская Ее икона в городе и есть молящиеся, враг в него не войдет.

   Заступилась Божия Матерь и за столицу. После того, как с ней облетели вокруг города на самолете, немцы бежали, гонимые каким-то паническим ужасом, оставляя за собой трупы и разбитую технику. Никто из гитлеровских генералов так и не понял, что же случилось на самом деле.

   Потом был Сталинград. Там перед Казанской иконой шла непрестанная служба – молебны и поминовения погибших воинов. Икона была среди наших войск на правом берегу Волги. Немцы так и не смогли перейти реку, несмотря на все их усилия. Был момент, когда защитники города остались на маленьком пятачке у реки, но с ними была Казанская икона, и они стояли насмерть.
Протоиерей Василий Швец

Явление Божией Матери на Курской дуге

   В книге «Православные чудеса XX века» этому чуду посвящено несколько строк, но они воскрешают в памяти каждого русского человека переломный момент в ходе Великой Отечественной войны.

   «Мой дядя, – вспоминает наш современник, – видел во время войны Матерь Божию, – это было на Курской дуге. Она явилась на небе, указала рукой в сторону немцев, как бы обозначая направление нашего наступления. Вся рота это видела – и все упали на колени, все уверовали и сердечно молились Пресвятой Богородице. А война с того дня потекла, действительно, в другом направлении – рус-ские стали наступать. Так мой дядя-фронтовик стал верующим...»

   Вера и любовь русских людей к Божией Матери были безграничны, а Она всегда явно покровительствовала им и благоволила к нашему земному Отечеству. Ее присутствие верующие испытывали как внутреннее благодатное утешение, осенение покровом Владычицы многие ощущали, как небесную радость, наполнявшую сердца. Всемилостивая Матерь Милосердия неотступно следовала по дорогам Великой войны, являясь в видениях наяву в самые трудные, переломные ее моменты. Судьбоносное водительство нашей Взбранной Пречистой Воеводы привело к долгожданной Победе 45-го года.
Протоиерей Василий Швец

И вывела по тропочке к своим...

   Среди наших священнослужителей было немало ветеранов Великой Отечественной войны, оставивших потомству свои воспоминания о боевом прошлом, о чудесных встречах на дорогах войны.

   Вот что рассказал о себе наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов), из рядов воинства земного вступивший на поприще служения воинов Христовых.

   В молодости он был неверующим человеком. Когда началась Великая Отечественная война, его, офицера, призвали на фронт. На прощание мать дала ему иконку Божией Матери и завещала: «Сынок, когда тебе будет трудно, достань иконку, помолись Богородице – Она тебе поможет!» Материнское напутствие не изгладилось из памяти: согревало, вселяло надежду.

   Однажды с группой своих солдат он попал в окружение в лесу, был ранен. С трех сторон немцы, с четвертой – вязкое болото. Тут-то и вспомнил он материнский наказ. Поотстал немного от своих, достал иконку и, как мог, стал молиться: «Богородица Дева, если Ты есть – помоги!» Помолился и возвращается к своим, а рядом с ними стоит старушка, обращается к ним: «Что, заплутали, сынки? Пойдемте, я вам тропочку покажу!» И вывела всех по тропочке к своим. Отец Алипий отстал опять и говорит старушке: «Ну, мать, не знаю, как тебя и отблагодарить!» А «старушка» ему отвечает: «А ты Мне еще всю жизнь свою служить будешь!» – и пропала, как будто и не было. Тут-то и вспомнил он прощальное материнское напутствие, и понял он, что это была за «старушка»!

   И слова те оказались неложными: действительно служил он потом всю жизнь Божией Матери – долгие годы был наместником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря.

Протоиерей Василий Швец

Икона, сохранившая жизнь

   Эта икона Божией Матери Казанская со странной полустершейся надписью латиницей на обороте: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn» украшает Скорбященскую церковь в Санкт-Петербурге. Одна из прихожанок рассказала ее удивительную историю.

   Однажды в храм вошла старая женщина и всплеснула руками, увидев Казанскую икону Богородицы. «Как эта икона попала к вам? Я же подарила ее одному немецкому солдату! – удивилась она. – Я узнала ее по характерным вмятинкам на окладе». Я пояснила, что икону несколько лет назад передало храму немецкое консульство, находящееся в нашем городе. Женщина расплакалась, сказала, что ее зовут Вера, и поведала, как в свое время православная святыня их семьи оказалась в Германии.
«Я бежала из родного села, оказавшегося в самом центре боев. Хотела уехать с сестрой и своими тремя ребятишками еще раньше, но мама тяжело болела и не вынесла бы дороги. „Приеду позже“, –  пообещала я сестре, отправляя ее с детьми под Рязань, где в колхозном поселке жила наша тетка. Через месяц мама умерла, успев благословить меня фамильной иконой Божией Матери Казанская. Этой иконой покойный дед благословлял в свое время маму перед свадьбой, а мама 15 лет назад благословила нас с Сашей, хотя муж мой был комсомольцем. Теперь икона лежала в моем тощем вещевом мешке беженки. А сама я сидела под навесом одного из станционных пакгаузов и следила за безумным танцем снежных вихрей. Думать уже ни о чем не могла, лишь пыталась глубже затолкать кисти рук в узкие рукава демисезонного пальто. Холод и голод – вот все, что я чувствовала. Тут, громыхая, подкатил состав, двери вагонов открылись, и фрицы, встав шеренгами, стали передавать друг другу длинные ящики. „Оружие привезли“ – мелькнула равнодушная мысль. Но другая тотчас больно уколола: „На фронт! Туда, где воюет мой Саша! Из этих автоматов будут стрелять в него, в других русских солдат… Вот проклятые!“

   Удивительно, но немецкие патрули не обращали внимания на меня – одинокую отощавшую от голода женщину. Не помню даже, когда я последний раз ела: часики, обручальное кольцо, мамины сережки я давно уже обменяла на еду. Я нащупала под заиндевелой тканью мешка латунный оклад. „Заступница Пресвятая Богородица! – зашептала окоченевшими губами. –  Спаси и сохрани моих детушек, сестру Надю. Сохрани и защити моего мужа, раба Божия воина Александра“. 

   „Что? Плёхо?“ – раздалось над самым ухом. Поднимаю голову: рядом со скамьей стоит немецкий солдат. В его голосе прозвучало сочувствие, и я ответила: „Плохо“. Немец сел рядом. Поставил на землю толстый ранец, некоторое время копался в нем, потом протянул руку: „Nimmt!“ Это был квадратный ломоть хлеба, на котором розовела полоска сала. Я приняла угощение и впилась в него зубами. Немец достал из ранца термос, налил в крышку дымящийся чай: „Heiss! Gut!“ Наверное, он был в карауле здесь, на станции. На вид лет двадцать, голубоглазый. Лицо простоватое. И волосы наверняка светлые, как у моего старшего сына Андрейки, только не видно их под шапкой.

   Немец указал рукой на паровоз, потом на меня и, смешно сморщившись, видимо пытаясь найти слово, спросил: „Тальеко?“ – „Далеко! Теперь уже не добраться!“ Я вдруг стала рассказывать ему, что надеялась добраться до тетки и как осталась безо всего. И заключила: „А у меня там дети. Киндер. Понимаешь?“ Я показала рукой сверху вниз –  мал мала меньше. Парень кивнул: „O ja, Kinder!“ – „Но мне не доехать. И не дойти. Я просто замерзну“. Я даже не сразу осознала, что плачу. Немец опять потянулся к ранцу и вытащил увесистый пакет: „На. Взять“. Он открыл пакет и, тронув его содержимое, лизнул палец: „Gut!“ В пакете была соль. Соль, которая сейчас стоила дороже золота. За соль давали хлеб, молоко, да что угодно… В пакете было не меньше трех килограммов. А он теперь так вот просто взял и отдал ее мне, совсем незнакомой русской женщине. Увидав мое ошеломленное лицо, парень улыбнулся и что-то сказал. Я не поняла. Тогда он встал, завинтил свой термос, сунул в ранец и, помахав рукой, пошел прочь.

   „Постойте! – бросаюсь за солдатом вдогонку. –  Вот, возьмите, пожалуйста“. Протягиваю ему икону. „Was ist es?“ – „Эта икона будет хранить вас всю жизнь“, –  говорю твердо. Он не понял. Снова повторяю: „Эта икона будет хранить вас всю жизнь“. Солдат достал из кармана химический карандаш, послюнил и, перевернув доску, попросил произнести еще раз. И пока я медленно, по слогам, говорила, он выводил на доске латинскими буквами: „Eta ikona budet hranit was wsu schizn“. Больше мы никогда не встречались… А я, выменяв на соль теплую одежду, валенки и хлеб, добралась до Рязани. В сорок пятом вернулся с войны муж Саша».

   Внимательно выслушав взволнованную женщину, я с радостью пересказала то, что мы узнали от представителей немецкого посольства, передавшего Казанскую икону нашему храму. Тот немецкий солдат прошел всю войну. У него на глазах погибали его товарищи, однажды взорвался грузовик, в котором он ехал, но он успел выскочить за мгновение до взрыва. Остальные погибли. В конце войны снаряд ударил в блиндаж, который он покинул также за мгновение до этого. Незримая сила русской иконы надежно хранила его. И тогда он многое понял и переоценил в своей жизни, и его душа раскрылась для молитвы. Он вернулся домой, женился, вырастил детей. Икону поместил в красивом киоте на почетном месте и всю жизнь перед нею молился. А когда стал стар, наказал старшему сыну после своей смерти отнести дар русской женщины в российское консульство: «Эта икона жила в России и должна туда вернуться. Пусть передадут ее в Ленинград, город, выстоявший в блокаду, умиравший от холода и голода, но не сдавшийся».

   Так в середине девяностых годов в одной из вновь открывшихся церквей Санкт-Петербурга, где настоятелем тогда был протоиерей Александр Чистяков, появилась небольшая икона Божией Матери Казанская со странной латинской надписью на обороте.