Русская правда о Чеченской войне

  

НЕ ИМЕЮЩИЙ ПРАВА МОЛЧАТЬ

    Так называется одна потрясающая видеозапись, разошедшаяся по стране во множестве DVD-копий. Не имеющий права молчать - это подполковник запаса Маньшин Антон Леонидович, за плечами которого три Чеченские войны. Съемочной группой «АРТ-ТВ-ПРО» была записана встреча с ним в Севастополе. 

    Сюжет фильма предельно прост. В объективе кинокамеры А.Л. Маньшин  и предметы, которые он показывал залу: Евангелие, иконки и фото - и только мельком - сам зал, пронзительно внимавший ему. Никакой музыки и пения: в полном молчании проплывающий на экране текст в начале видеозаписи,его рассказ в тишине молчащего зала и молчаливые титры в конце. С экрана звучит только его голос, за минутным исключением вначале, когда его представлял аудитории один из организаторов встречи, и в конце, когда одна женщина не удержалась, чтобы «выговорить» переполнявшие ее чувства, в то время как все остальные люди, находившиеся в зале, в каком-то трепетном молчании, которое красноречивее любых слов, подходили к выступавшему и целовали Евангелие, иконки и фото в его руках. 

    И такая простота и «непрофессионализм» режиссуры глубоко оправданы. На экране - человек, не имеющий права молчать. И свидетельство его, равно как и сам он, свидетель, его лицо, глаза, голос, руки, жесты - прежде всего, знамение креста, а также иконки, фото и потертая книжечка Нового Завета - здесь самое важное. Все остальное оформление, музыкальное и прочее, здесь ощущалось бы ненужным и искусственным, способным лишь профанировать фиксируемое событие.

    Маленькие бумажные иконки Спасителя, Божией Матери, Святого Императора Николая II, Жени Родионова, а также вырезанная из газеты и заламинированная фотография Царской семьи - это боевые святыни не имеющего права молчать. Они не раз чудесно сохраняли жизнь ему и его бойцам в безнадежных ситуациях. А эту книжку Нового Завета он пронес через все три Чеченские войны в своем командирском планшете, никогда не расставаясь с ней. Из нее он однажды проездом через блокпост в районе Бамута читал с одним из восьмерых бойцов этого блокпоста, Женей Родионовым, главу 23 Евангелия от Луки, повествующую о Крестных Страданиях Господа, как будто бы в ознаменование тех крестных страданий, которые немного времени спустя примет от рук боевиков сам Женя. 

Но главное - он сам, человек, не имеющий права молчать.

    Он стоит перед нами, и какая-то притягательная сила исходит от всего его облика, как это бывает в присутствии того, в ком живет и через кого действует сила Божья. А слово свидетельства его пронзает душу и сердце. Хотя он всего лишь русский солдат, правда, не простой солдат, а офицер. 

    Он стоит перед нами живой, хотя уже не должен был жить из-за ранения в сердце, не совместимого с жизнью. И смотрит на нас, хотя не должен был видеть из-за ранения глаз, не совместимого со зрением. Но вот он в опровержение природных законов стоит сейчас перед нами и смотрит на нас. Трудно отрешиться от мысли, что Бог Своей чудесной силой сохранил ему жизнь, сделав его свидетелем того, что мы теперь слышим и видим. Вот почему он не имеет права молчать. 

    А можем ли мы сказать про себя, что не имеем права молчать? Вряд ли: если бы мы меньше говорили и больше молчали, было бы лучше и нам, и другим. В Евангелии сказано, что за всякое праздное слово дадим отчет в день суда (Мф. 12:36). А праздные, пустые и душепагубные слова постоянно и неудержимо срываются с наших уст. И даже когда мы говорим о «духовном» или, более того, учим кого-либо, то эффект такого говорения и научения почти что равен нулю, если не хуже. Это потому, что когда мы говорим и учим, то говорим и учим в основном «от книжки», а не от своего опыта. «...Читаем и знаем, что надо делать, а ничего не делаем» (Игумен Никон Воробьев)... Но как сказал святой Петр Дамаскин: «советник не может правильно руководить, если нет своих опытов». А какой наш опыт? Это в основном «скорби собственного сочинения» и «благодать», подозрительно похожая на прелесть? Так что «от книжки» - это еще куда не шло. 

    А здесь за каждым словом опыт встречи с Богом, прошедший огненное испытание в узком промежутке между жизнью и смертью. Поэтому каждое слово здесь ценнее многих проповедей и книг и сильнее их, вместе взятых, действует на душу. Вот почему обладатель такого слова не имеет права молчать. 

    Может быть, он рад был бы молчать. И мы видим, чего стоит ему говорить, так что с самого начала создается впечатление, что он рассказывает против своей воли, вынужденно что ли, за послушание. Некогда один святой, повествуя о чудных делах Божиих, предварил свой рассказ следующими словами: «...Я боюсь молчанием утаить божественные дела и, вспоминая о несчастии, грозящем рабу, закопавшему в землю данный от Бога талант, не могу не рассказывать». Здесь, очевидно, подобный случай. Вот почему человек, свидетельствующий нам сегодня, не имеет права молчать... 

    Существует мнение, что весь наш послеперестроечный кинематограф существовал ради того, чтобы появился фильм «Остров». Я бы расширил эту мысль следующим образом: все катастрофы и поражения послеперестроечного лихолетия с его горечью страшных потерь, с его жуткой Чеченской войной были только для того, чтобы возникла такая удивительная реальность, свидетелем и выразителем которой сегодня является наш герой - человек, не имеющий права молчать.  

    Вернее, она не возникла, а как бы сокрытая прежде, подобно легендарному граду Китежу, не исчезнувшему, а ушедшему под воду до времени, была явлена миру премудростью Божией на дне позора, падения, отчаяния последнего двадцатилетия и в ужасе Чеченской войны. Поистине «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим. 5:20). 

    И сама эта, казалось бы, до дикости бессмысленная, непопулярная и преступно ненужная война получает в свете откровения не имеющего права молчать вдруг сразу какой-то необычайно великий смысл, оправдание и значение. 

    Град Китеж - это Россия, Святая Русь, судьба которой решалась в хаосе и смуте последних лет, как она решалась неоднократно и прежде. Откроется ли снова град Китеж во всей своей красе и величии или навсегда уйдет под воду зла и греха, разливающегося по миру? Этот вопрос сегодня снова и снова встает во всей своей трагической силе, как и некогда прежде, в годины бурь и невзгод, измен и падений, он вставал перед гражданами «таинственного града». И сегодня, когда недоуменно взираешь на темпы внешнего церковного роста, происходящего на фоне катастрофических потрясений и какой-то почти что тотальной духовной деградации, невольно вспоминаешь опасение духовно мудрых людей, живших в эпоху прошлой великой смуты: «Доброе дело - украшать и воздвигать церкви, но если в то же время мы будем осквернять себя страстями, то Бог не пощадит ни нас, ни наших церквей» (св. Патриарх Иов). Отступление с тех пор шагнуло далеко вперед, и смута сегодня имеет гораздо более серьезные масштабы. 

    Выстоим ли мы под натиском нынешней смуты, хаосом и всесмешением «общечеловеческих ценностей», затопляющих сегодня наши сердца и души и обесценивающих бывшее некогда самым ценным для русского человека? Возможны ли честность, благородство, верность, целомудрие, бескорыстие, мужество, милосердие в век «менеджеров и бизнесменов», или «интересы бизнеса» все-таки восторжествуют? Что победит: «нормальные деловые отношение» или с трудом в них вписывающиеся дружба, любовь и порядочность? Одним словом, быть ли России православной, или она должна раствориться в удручающей глобализационной одинаковости одномерного мира? Вот вопросы, которые решаются в ходе глобальной войны против России. 

    Чечня - это один эпизод, один только срез этой войны, где она ведется преимущественно с помощью вооружения и техники, в то время как на остальном пространстве исторической России - с помощью политики, экономики, нарко-, порно-, шоу- и проч. бизнеса. И этот эпизод войны - Чечня, может быть, один из важнейших. Важнейший потому, что вдруг показал реальный духовный потенциал, сохраняющийся еще в России. В этом отдельном эпизоде глобальной войны против России мы увидели вдруг зарю грядущей победы, несмотря на всю горечь поражений. 

    Почему мы можем говорить о победе на основании этой злополучной, «неизвестной», как ее еще называют, войны? Да потому что в ней воевали обычные современные российские парни, для которых там, дома, стали уже почти что привычными информационные штампы о том, что в жизни нет ничего такого, ради чего стоило бы умирать, но зато есть достаточно такого «приятного», ради чего стоит пожить. Их долго и назойливо учили «брать от жизни все», сбросив мешающий такому активному потреблению жизни «балласт» из устаревших понятий веры, чести, патриотизма и прочего «ненужного» и «непрактичного» «идеализма». 

    И вот их вырвали из цивилизационного эксперимента по подгонке русского духа под общий «нормальный» эталон и забросили в этот проклятый край, где опасно поворачиваться спиной даже к представителям «мирного населения» до ребенка включительно, где, казалось бы, неизвестно за что и во имя чего воюешь и умираешь... 

    Кто-то, может быть, скажет мне, что я не имею права рассуждать об этих жертвах, и что мы, сытые и довольные, не отведавшие чеченских пуль или чеченского плена, безответны перед нечеловеческими страданиями и смертями многих наших молодых ребят. Но я говорю о них хотя бы для того, чтобы не смиряться с этими черными демонскими помыслами о «бессмысленности» нечеловеческих усилий и страданий наших солдат, о «бессмысленности» выполнения ценою жизни «бессмысленных» приказов, и, наконец, о «бессмысленности» смертей, затопивших горем сердца многих наших матерей. 

    И вот тот важный урок, который мы должны извлечь из свидетельства не имеющего права молчать: если для определенной части россиян эти жертвы - только «пушечное мясо» в финансовых разборках олигархов, всего лишь «груз - 200», то для наших врагов смерть каждого нашего солдата имеет огромный смысл и значение. 

    В глазах наших врагов Россия ненавистна и страшна именно как Россия православная, хотим мы этого или не хотим. Им, нашим врагам, и не только чеченам, неважно, сохраняем ли мы еще веру своих отцов или уже достаточно «цивилизовались», чтобы быть на уровне требований нашей современной «супердействительности». При удобном случае они будут убивать и распинать нас как представителей православной цивилизации, хотим мы, опять-таки, этого или не хотим. Для них мы всегда будем чужие, «неверные».  

    И если многие современные россияне забыли или просто «не знали», что крест есть наше главное русское оружие победы, то чеченские распинатели наших солдат, как показала война, хорошо это знали и чувствовали. Потому и распинали наших солдат, чтобы подобно древним распинателям Христа «успокоить» себя насчет возможности распинаемых «сойти со креста» или «Илии прийти и спасти их» (Мф. 27:49). Иначе чем еще объяснить то дикое остервенение, с которым чеченские боевики пытались сорвать крест с груди русского мальчика-солдата и, не сумев этого сделать, в «наказание» жестоко казнили его. И бесконечно ценным для нас является признание палача Жени Родионова бригадного генерала Хойхороева, что если бы все русские солдаты были такими, как Евгений Родионов, то Россия была бы непобедима. Потому-то и принуждали чеченские боевики наших пленных солдат к принятию своей веры. Для них каждое наше отречение - это маленькая победа полумесяца над крестом, а отрекшийся получает право жить, потому что становится уже «не опасен». 

    И пусть говорят, что нередко копии приказов с маршрутами о передвижениях наших частей каким-то непонятным образом попадали к «чехам» и что сотни молодых жизней приносились в жертву чьим-то финансовым интересам. Пусть изрыгается из циничных уст разных «правозащитников» кощунственная ложь о «пушечном мясе». На войне и один русский солдат «в поле воин», потому что каждый русский солдат поодиночке имеет возможность стать победителем над смертью, умерев, как умирает русский воин-христианин или потерпеть поражение, оставшись жить ценой предательства и отречения. 

    Когда-то Ф. М. Достоевский писал по поводу другой, современной ему войны: «Спросите народ, спросите солдата: для чего они подымаются, для чего идут и чего желают в начавшейся войне - и все скажут вам, как один человек, что идут, чтоб Христу послужить .... и ни один из них не думает о захвате» (Дневник писателя, стр. 312). А ведь так было всегда, за все время существования России, Святой Руси. И невольно напрашивается мысль, что все войны, которые вела Россия и которые, может быть, еще придется ей вести в так называемое «постхристианское» время волею Промысла Божия и силою ее тысячелетнего потенциала святости и, может быть, даже помимо сознания ее правителей и даже сознания большинства ее населения, получат именно этот священный характер, как это произошло с самой страшной Второй мировой войной.

    Похоже, то же самое произошло и с этой Чеченской войной. Как будто бы проснулась вдруг генетическая память народа и волею Божьего Промысла наши мальчики, так долго и упорно переделываемые в «иванов, не помнящих родства», вдруг, ввергнутые в «неизвестную» Чеченскую войну, вспомнили что-то удивительно родное, знакомое, главное - такое, что, может быть, даже и не успели еше в свое время узнать.  

    Как будто бы проснулось вдруг в душе что-то корневое, свое, устойчивое и спокойное, таящееся глубоко в подсознании. 

    И удивительно понятными и естественными становятся эти незабываемые образы из свидетельства человека, не имеющего права молчать: солдат, никогда прежде не читавший Евангелие, плачет, слушая евангельские строки о крестных страданиях Господа, чтобы в скором времени принять крест за Христа; рыдающий от радости батюшка в окружении огромной толпы бойцов не успевает вкладывать в сотни тянущихся к нему солдатских рук крестики и иконки; солдат, прижимающий к сердцу свой нагрудный крест с застрявшей в нем пулей; бойцы, вынимающие из рассыпавшегося пепла сожженного командирского планшета чудом оставшуюся невредимой иконку Спасителя - образы, которые сразу же становятся знаковыми для современной России, потому что они всегда, в течение всего тысячелетия существования Руси, были такими. Разве это не великое чудо Божьего Промысла, когда даже наши враги жестокостью своею понуждали нас вспомнить главный секрет всех наших тысячелетних побед. 

    И пусть теряются, смазываются в современном мировоззренческом хаосе и неразберихе смыслы и цели этой «неизвестной» войны. Одного этого великого смысла («чтоб Христу послужить»), если мы еще его принимаем, достаточно, чтобы оправдать любую войну русского народа. Ради этой одной великой цели («чтоб Христу послужить»), если она еще сохраняется в наших сердцах, можно без сожаления умирать. И в этой всегда сохраняющейся для нас, русских людей, возможности и способности послужить Христу если не жизнью, то, по крайней мере, смертью, может быть, - суть свидетельства, ради которого свидетельствующий не имеет права молчать.

    Слушая его, как будто бы вступаешь в одновременно страшную и чудесную область света, непривычно ослепительного для нас, где словно оживают легендарные герои духа, сходят с икон и со страниц житий, или, лучше сказать, воскресают в своих сегодняшних неожиданных преемниках. Тебе казалось, что они, эти герои духа были где-то там, в каком-то легендарном полумраке, когда-то давно в какой-то романтической древности, казалось бы, так резко контрастирующей с нашей современной меркантильной эпохой. И вот они появляются среди нас сегодня и оживают в наших современниках. Насквозь врезается в душу этот поистине монументальный образ распятого чеченскими боевиками солдата с его предсмертной просьбой не снимать его со креста, потому что «ему так хорошо» - образ, как бы соединяющий легендарный изобилующий, чудесами героический период Древней Церкви с нашим прагматичным негероическим веком. И эти парни, в священном ужасе снимающие с креста истерзанное, освященное страданиями тело воина-мученика, никогда уже не забудут этого полученного ими сурового урока любви Христовой. 

    Греческий эквивалент слова мученик - мартис. Русский перевод его не совсем точен. Мартис дословно переводится как свидетель. Это не просто мученик за Христа. Это, прежде всего, - свидетель, ибо сам факт принятия мучений за Христа является самым сильным, убедительным и верным свидетельством о Христе, потому что это свидетельство во Христе. Ведь предпочесть смерть жизни, дарованной ценой отречения от Христа, - а боевики, как правило, именно такую цену назначали за жизнь, - и с радостью (!) принять крест за Христа можно только во Христе, то есть тогда, когда ты пребываешь во Христе, и Христос - в тебе. А это как раз и делает сладкой муку за Христа. И во все времена мученический подвиг - жертвенная смерть за Христа - считался самым достойным и великим венцом человеческой жизни.

    И здесь открывается поистине грандиозное, религиозное и, если хотите, общемировое измерение этой «неизвестной» Чеченской войны. И на вопрос, за что воевали наши солдаты в Чечне, мы можем, исходя из свидетельства человека, не имеющего права молчать, ответить следующим образом: «Они воевали, чтобы вопреки всему отстоять честь и достоинство России, честь и достоинство русского человека. Чтобы мы, оставшиеся «в тылу» и погрязшие в бесчисленных развлекаловках комфорта, протрезвились, наконец, и пришли в себя. Обуреваемые унынием по причине себялюбивого желания не опоздать на «праздник жизни», мы уже почти что перестали верить в возможность жертвенности, подвига, любви. И героические ленты прошлых лет стали забываться в хаосе новомодных «переосмыслений истории», когда злодеи и герои, победители и побежденные каким-то причудливым образом меняются местами. Они воевали, чтобы мы вспомнили свое вековое предназначение - быть представителями православной цивилизации, удерживающей весь остальной мир от «расчеловечивания», и чтобы, несмотря ни на что, мы продолжали нести свой, Богом определенный Крест, и как прежде показывать миру образцы жертвенной любви, милосердия, благородства, святости, да не погрузится мир окончательно в бездну малодушия, отчаяния и страха, толкающих его на любые преступления ради сохранения своего примитивного земного благополучия. Вот почему свидетельствующий об этом не имеет права молчать». 

Но, скажут нам, война - это особая «экстремальная» ситуация, и над оказавшимися в этой экстремальной ситуации действует особенный Промысел Божий и то не над всеми. Но разве все мы сейчас живем не в «экстремальной» ситуации, разве темпы смертности у нас не равняются военным? Мы должны увидеть в свидетельстве человека, не имеющего права молчать, особенный Промысел над всеми нами, русскими людьми, пока мы еще остаемся русскими. И «экстремальность» той Чеченской «неизвестной» войны есть только резкое отражение общероссийской «экстремальности». Видимо, нужно, чтобы русские люди оказались в экстремальной, безнадежной в плане человеческих возможностей спасения и выживания ситуации, когда помощи и спасения искать негде и ждать неоткуда, кроме как от Бога. Кого любит Господь, того и наказывает.

   Скорбями и тяжелыми испытаниями пытается Он вернуть «замутившуюся» Россию на предназначенный ей от рождения и добровольно ею когда-то избранный путь. И мы не должны отрекаться от этой «русской судьбы», которой все равно не миновать. Переделать душу или «трансплантировать» чужую нельзя. Душу можно либо спасти, либо погубить. Нужно просто увидеть во всем происходящем сегодня с нами чудо любви к нам Господа, Который принимает и спасает сегодня приходящих к нему не «от избытка», а от великого «недостатка». Через нищету духовную не в евангельском, а в буквальном смысле этого слова приходят современные люди к Богу, преображая ее в потребную для спасения нищету духа. И если мы, оказавшись в экстремальной, кризисной ситуации «блудных сыновей», растративших духовное имущество Своего Отца, возопив в покаянии от всего сердца к Богу, то, подобно группе наших бойцов, из рассказа не имеющего права молчать, невидимо пройдем сквозь плотную, непроходимую стену артиллерийского огня наших врагов, стремящихся пожечь наши души, пройдем, не замеченные ими и не уязвимые для их пуль и снарядов. Не случайно святые отцы преимущественно используют военные образы для описания духовной брани. 

    И еще один очень важный урок мы должны извлечь из свидетельства человека, не имеющего права молчать. Тот урок, что истинный патриотизм невозможен без веры. А как иначе еще можно любить страну, государство, правительство, которое тебя не любит, которое равнодушно к тебе? Откуда еще взять силы, чтобы не ожесточиться, когда к тебе относятся жестоко: чтобы любить, когда тебя не любят: чтобы, наконец, не уподобиться в жестокости нелюдям, распинающим и глумящимся над тобой? И чем, как не чудом веры, является свидетельство в устах не имеющего права молчать о «нечеловеческой милости наших солдат к своим врагам». «Такая милость, - свидетельствует он, - такое милосердие на войне - практически на каждом шагу». 

    Нам давно украдкой, «под текстом», внушается мысль, что родина там, где хорошо платят. И мы знаем, что в наемных армиях солдаты нередко отказываются идти в бой, не получив зарплату. Мыслимо ли у нас такое? А если не мыслимо, то почему? 

    Да потому что Родина - это не просто страна, где «весело живется». Родина начинается с любви, с любви не к себе, как учит нас современная идеология «достойного» образа жизни, а к кому-то или чему-то помимо меня. А любят не за «что-то». Ведь себя мы любим не за «что-то», а просто очень любим (уж себя-то не любить). Христос возлюбил нас такими, какие мы есть, недостойными Его Любви, возлюбил даже до смерти. И чем мы «хуже», тем сильнее Он любит нас. Таково свойство Христовой Любви. Вот с этой Христовой любви и «начинается Родина». И как родителей «не выбирают», «хорошие» они или «плохие», а их просто любят. Так и Родину не выбирают, а просто любят, пусть она даже, как сказал известный поэт, «Родина-уродина». 

    Наверное, ни в одной армии мира, кроме нашей, нет такого священного отношения к старой солдатской заповеди: «сам погибай, а товарища выручай». Но это - всего лишь перифраз Христовой заповеди: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Поэтому и в Чечне у русского солдата родина. Это - твои боевые друзья, которые не раз спасали тебе жизнь, рискуя собственной жизнью, и которых ты не можешь оставить в беде, также рискуя своей жизнью. И вот это «чувство родины», наверное, в крови у русского человека (в отличие, например, от европейца, который везде «дома» в своем «Общеевропейском Доме»). 

    И удивительный Промысел Божий: именно на войне «русские мальчики» стали по-настоящему «ближними» друг другу, родными, именно на войне они научились по-настоящему любить Россию. Как откровение любви Божией воспринимается этот удивительный рассказ нашего свидетеля о двадцати «дембелях», вернувшихся из ада этой «неизвестной» Чеченской войны: в промозглую дождливую апрельскую полночь, раненые и пьяные от счастья, они сходят по трапу самолета, приземлившегося в Чкаловском аэропорту, и все двадцать человек, как один, не сговариваясь, падают на колени на мокрую взлетно-посадочную полосу, целуют русскую землю и плачут, как дети... 

Инок Максим (Смирнов)

Источник: http://www.pafnuty-abbey.ru/vestnik/2009/?number=13&article=134