Первый Российский Император-Мученик, часть II
Святой Благоверный Император Петр III.
Не соответствует действительности приписываемое Петру Федоровичу и намерение осуществить реформу Русской Православной Церкви по протестантскому образцу (в Манифесте от 28 июня 1762 года Петру III это ставилось в вину: «Церковь наша греческая крайне уж подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России Православия и принятием иноверного закона»). Единственной целью Государя было ослабить политическое влияние Синода и архиереев в государстве, что составляло серьезную проблему еще в правление Петра Великого, через ослабление их финансовой базы.
«Он задумает экономически подкрепить дело секуляризацией церковно-монастырских имений с передачей управления ими из ведения Синода, как это было с 1720 года, в руки государства. На такой путь в 1701 году пытался вступить Его дед, но был вынужден (даже Он!) временно отступить. Возникал этот вопрос и при богомольной Елизавете Петровне. В ее присутствии Конференция одобрила в 1757 году новый порядок управления церковными имениями. Однако и тогда в действие его ввести не удалось. Выполнить ранее принятое решение Петр III и намеревался, рассуждая об этом в Сенате и оформив особым указом 16 февраля.
Поручив Д. В. Волкову подготовку этого законодательства, Император принял в его разработке личное участие. Позднее Штелин вспоминал: “Трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских поместий и о назначении особенной экономической коллегии для управления ими… Он берет этот манифест к Себе в кабинет, чтобы еще рассмотреть его и дополнить замечаниями” (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 103). Если это не описка, то указ, по-видимому мартовский, первоначально предполагалось оформить более торжественно – как манифест. Все же значимость указа подчеркивалась объявлением его во всенародное известие». (А. Мыльников, Там же с. 155-156).
Касательно вообще проблемы секуляризации монастырских земель в Православном Царстве следует заметить, что это случалось в истории Церкви задолго до Петра Великого и не вызывало возражений у святых отцов, живших в общежительных монастырях и считавших, что это вовсе не мешает монашескому деланию как таковому и не препятствует развитию обителей как духовных центров Православия.
«Несложно догадаться, что Его стремительные, без предупреждения наезды в высшие правительственные учреждения пугали светскую и духовную бюрократию, привыкшую к спокойной и бесконтрольной жизни. Темпераментным выражением крайнего раздражения Императора этим может служить указ Синоду от 26 марта. Поводом послужили челобитные священника Черниговской епархии Бородяковского и тамошняго дьякона Шаршановского, разобраться в которых еще в 1754 году приказала Елизавета Петровна. Но вместо этого синодальные чиновники волокитили и возвращали челобитные тем, на кого они были написаны.
Считая «потачки епархиальным начальникам» типичными для стиля работы Синода, Петр III со всей прямотой писал, что «в сем пункте Синод походит больше на опекуна знатного духовенства, нежели на строгого наблюдателя истины и защитника бедных и неповинных». Говоря, что причины такой позиции «соблазнительнее еще самого дела», Петр Федорович с возмущением продолжал: «Кажется, что равной равного себе судить опасается, и потому все вообще весьма худое подают о себе мнение». Потребовав от Синода немедленного решения не только по данному делу, но и по аналогичным жалобам, Он объявлял, что «малейшее нарушение истины накажется как злейшее государственное преступление», для оповещения о чем настоящий указ опубликовать «для всенародного известия» (А. Мыльников, Там же с. 101-102).
В преддверии войны с Данией.
В последние месяцы правления Елизаветы Петровны обострилась проблема владений в Голштейне, некогда принадлежавших герцогу Шлезвиг-Гольштейн-Готторпскому Карлу-Фридриху, отцу Петра Федоровича, вследствие отнятого у Гольштейна Данией в ходе Семилетней войны Шлезвига. Поскольку герцог умер в 1739 г., то право владения этими территориями, о чем уже было сказано выше, перешло к его сыну Карлу Петеру Ульриху. Став Императором Российским, Петр Федорович оставался владетельным Гольштейнским герцогом и свои заботы о гольштейнском наследстве стремился увязать с интересами России.
«Наиболее полно Его точка зрения на этот вопрос была изложена еще в письме 17 января 1760 года на имя Императрицы». В этом письме «Он стремился показать тождественность интересов Гольштейн-Готторпской династии и России. <…> Называя Ее (Императрицу – Ред.) продолжательницей Петра Великого, Великий Князь напоминал, что все помыслы Ее Отца «всегда к тому клонились, чтоб в (Российской) Империи иметь при Балтийском море владения» (цит. по рус.пер.письма. поднесенного 3 февраля 1760 года (20, № 367). Исходя из этого, Петр Федорович категорически отвергал отказ от Своих прав на Шлезвиг: «Когда нынешняя бедственная война, Германию терзающая, кончится тогда надеюсь Я увидеть благополучное время Моего восстановления. Даруй Боже, чтоб оное близко было!»» (А. Мыльников, Там же с. 114).
К тому времени с 1757 года Россия уже воевала на стороне коалиции Австрии, Франции, Швеции и Саксонии, вступив в направленную против Пруссии Семилетнюю войну. Незадолго перед этим, в 1756 году. Елизавета Петровна учредила конференцию при высочайшем дворе – высший консультативный государственный орган, ведавший военно-политическими вопросами, а также всеми внутренними и международными делами. В состав конференции вошел и Великий Князь.
«По свидетельству Я.Я. Штелина, в разгар Семилетней войны Великий Князь «говорил свободно, что Императрицу обманывают в отношении к прусскому королю, что австрийцы нас подкупают, а французы обманывают (Я.Я. Штелин. Записки о Петре Третьем, Императоре Всероссийском// Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866.Кн.4, отд.5, с. 93). Он приказал Д.В. Волкову сказать членам конференции «от Его имени, что мы со временем будем каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией».
В библиографической литературе о Петре III (В.А. Тимирязев) упоминается, что санксонского министра Генриха Брюля (1700-1763), австрийского канцлера Венцеля Кауница (1711-1794) и Бестужева-Рюмина Великий Князь считал «тремя поджигателями войны в Европе. Что ж, в подобных суждениях содержались зерна политического реализма. Семилетняя война и в самом деле мало что дала России. И слова Наследника «со временем» звучали многозначительно: они означали, что наступит пора, когда Он, герцог Гольштейнский, став Российским Императором, круто изменит внешнеполитический курс. То есть уже тогда, в середине 1750-х годов, Петр Федорович рассчитывал на будущую помощь Пруссии в решении шлезвигской проблемы. А ее Он увязывал с обеспечением интересов России на Балтике.
Почему-то иные авторы, касающиеся этой темы, забывают простое обстоятельство: ведь английские короли Георг II, умерший в 1760 году, и наследовавший ему Георг III являлись одновременно и ганноверскими курфюрстами; причем первый из них, при жизни которого высказывал свои суждения Петр Федорович, делами Ганновера интересовался куда больше, чем управлением Англией. При таком раскладе не только Пруссия, но и отдаленная, казалось бы Англия через Ганновер оказывалась ближайшим соседом Гольштейна, а в географическом смысле – и России». (А. Мыльников, Там же с. 116-117).
Получив Императорскую власть, Пётр Федорович сразу же прекратил военные действия против Пруссии и заключил с Фридрихом II Петербургский мир, вернув завоёванную Восточную Пруссию (которая уже четыре года как являлась составной частью Российской Империи); и отказавшись от всех приобретений в ходе фактически выигранной Семилетней войны. Современники осуждали его за этот акт, утверждая, что новый Российский Император пожертвовал интересами России ради своего немецкого герцогства и дружбы с Фридрихом. Заключённый 24 апреля мир вызвал в определенной части патриотично настроенного общества недоумение и негодование, он расценивался как предательство и национальное унижение. Им казалось, что продолжительная и затратная война закончилась ничем, что Россия не извлекала никаких выгод из своих побед. Но в настоящее время добросовестные историки расценивают этот поступок Петра Федоровича иначе, так как прекращение Семилетней войны спасло победительницу-Россию от финансового коллапса, а союз с Пруссией, как военный так и торговый, не только помогал бы решению Гольштейнской проблемы, но был бы выгоден России в целом.
Для ведения переговоров о заключении мира с Пруссией в Петербург прибыл Генрих Леопольд фон Гольц. Мнением прусского посланника Пётр III дорожил, но утверждение, что тот вскоре стал «заправлять всей внешней политикой России», не соответствует действительности.
Здесь обязательно еще следует заметить, что окончательно спорные земли были освобождены от контроля русских войск и отданы Пруссии только два года спустя, уже в правление Императрицы Екатерины II— после нового союзного договора, заключенного с Фридрихом II. Однако классическая история, трактующая роль Императора Петра III исключительно в отрицательном для России ключе, приписывает сдачу спорных земель исключительно Ему.
После заключения мира с Пруссией вопрос возвращения датчанами Шлезвига стоял по-прежнему на повестке дня и Император планировал, в случае если дипломатические переговоры с Данией, назначенные на 1 августа 1762 года в Берлине, сорвутся, применить военную силу и в союзе с Пруссией выступить против Дании, причём Сам намеревался выступить в поход во главе армии.
По сравнению с абсолютно ненужной для России войны с Пруссией (с которой у России тогда даже не было общей границы) вариант мира с Пруссией и войны с Данией даже в современной официальной исторической науке сейчас не представляется такой уж откровенной авантюрой, как это представлено в мемуарах недоброжелателей Императора Петра III. «Сами по себе эти (завоеванные Данией голштейнские земли – Ред.) были по российским масштабам не очень обширны, но ценность их заключалась не в размерах, а в стратегическом расположении на юге Ютландского полуострова, на перешейке между Северным и Балтийским морями. Обладатель их мог вести как балтийскую, так и океанскую торговлю, а, проведя судоходный канал длиной всего 100 км, вообще избавиться от выплаты датчанам Зундской пошлины. <….> По общему мнению, Дания была обречена. Кильская администрация герцога в преддверии неминуемой оккупации уже перевезла архивы и ценности правящей династии в Гамбург. Российские войска пришли в непосредственное соприкосновение с датчанами, – конные разъезды противников уже встречались на нейтральной территории. И вдруг в главную ставку К. Л. Сен-Жермена поступило ошеломляющее сообщение датской разведки от 17 июля: русские оставляют полевой лагерь и маршируют на восток. И лишь спустя некоторое время нашлось объяснение этому чуду, спасшему страну буквально накануне гибели: 23 июня (ст. ст.) в Петербурге произошел дворцовый переворот. Петр III был свергнут» (В. Е. Возгрин . Судьба шлезвиг-гольштейнского наследия Российских Императоров).
Безосновательность обвинений в русофобстве.
Незаслуженно Император Петр III в придворных кругах получил и репутацию «русофоба», оскорбляющего «самолюбие русского народа». Чего только стоит среди такого рода обвинений введение Им военной формы прусского образца! Но мало кто обратил внимания на тот факт, что легкий укороченный прусский китель как нельзя лучше подходил к климатическим условиям как Западной Европы, так и Турции, где в основном и проходили военные действия Российской армии. Это равнодушие современников вполне понятно, учитывая, что большую часть времени Российская армия проводила все-таки в России, где климатические условия значительно отличаются от турецких.
Достаточно внимания и усердия было отведено Петром Федоровичем и изучению русского языка. Об этом можно судить по единственно сохранившемуся Его «авторскому тексту – ученическому сочинению «Краткие ведомости о путешествии Ея Императорского в Кронстад. 1943. Месяца Майя». Оно было Им первоначально написано на немецком языке, а затем Им же переведено и собственно переписано по-русски, о чем свидетельствовал подзаголовок: «переводил из немецкого на русское Петр». Конечно, русский язык наследника был далек от идеального, но не забудем, что и исконно русские люди 18 века, в том числе принадлежавшие к высшим кругам общества, писали порой еще с большими ошибками. А ведь с приезда Петра в Россию минуло чуть больше года.
Сохранились официальные бумаги, которые собственноручно подписывал Петр Федорович как «главнокомандующий над Сухопутным шляхетским корпусом» В этой должности Он оказывал поддержку наукам и ученым, среди прочего сделав огромный вклад в картографию России. Организованные Им экспедиции учёных географов и этнографов в отдалённые регионы огромной страны легли в основу страноведения.
В связи с обвинениями в русофобстве Петра Федоровича наибольший интерес представляет входящая в состав вышеупомянутых бумаг «Ведомость требуемым кадетским географическим запросным пунктам, присовокупленным к академическим». (12, л. 9-10). «Отличительной чертой этого документа была прямая связь педагогических потребностей с соображениями патриотического характера: «… дабы воспитываемые в оном корпусе молодые люди не токмо иностранных земель географию, которой их действительно обучают, основательно знали, но и о состоянии отечества своего ясное имели понятие» (выяснилось, что Академия наук необходимых сведений «в собрании не имеет»). (А. Мыльников, Там же с. 122).
Следует отметить и доношение в Сенат от 7 марта 1761 года. Оно проникнуто заботой о подготовке кадров «национальных хороших мастеров». В нем сообщается, что с основания Кадетского корпуса в нем по сей день трудятся кузнецы, слесари, шорники, сапожники, коновалы, садовники и другие квалифицированные ремесленники-иностранцы, способные передать опыт русской молодежи. Этому, однако, препятствует сложившийся порядок, когда учеников набирают из рекрутов, среди которых преобладают лица неграмотные или «грамотные, только весьма порочные, потому что ни один помещик грамотного доброго человека в рекруты не отдаст». Чтобы подготовить действительно хороших «национальных мастеров» (характерная терминология!), нужно, по мнению Петра Федоровича, решительно изменить принципы набора и обучения. Он предлагал «взять из гарнизонной школы от 13 до 15 лет 150 человек школьников», передав их в ведомство Кадетского корпуса и пополняя по мере необходимости этот контингент «нижних чинов детми». В приложенной к доношению смете показано, что при ежегодном выпуске 30 человек «такой мастер станет казне единственно 200 рублев». Говорится в доношении и о предметах, которым наряду с ремеслом будут обучаться юноши: грамоте, арифметике, геометрии, рисованию и немецкому языку. Последнее обосновано тем, что, во-первых, «хорошие мастеровые немцы, которые недовольно русского языка знающие», и, во-вторых, книги по коновальному делу изданы по-немецки, «а на русском языке еще нет». Как многозначительно это словечко: еще нет. Стало быть, должны появиться! <…>
Кем бы ни были письменно оформлены эти проекты, отражение в них государственных симпатий самого Петра Федоровича несомненно. Разве при знакомстве с Его планом подготовки «национальных хороших мастеров» не вспоминается созданная по Его же инициативе несколькими годами ранее в Ораниенбауме школа для подготовки отечественных музыкантов? И опять-таки из непривилегированных слоев: здесь – детей «нижних чинов», там – детей «садовниковых и бобылских»» (А. Мыльников, Там же с. 122-123).
Здесь надо сказать, что кроме чтения и военного дела другим постоянным и серьезным увлечением Петра Федоровича была музыка. В то время как большинство детей в немецких семьях ограничивают свои музыкальные занятия игрой на дудочках, юный герцог выбрал сложный и редкий инструмент — скрипку. Ему было пять лет, когда Он случайно услышал, как играет на скрипке Бастиан — егерь Его отца. И с этого момента Он загорелся желанием стать настоящим скрипачом. В Петербурге юноша стал брать уроки игры на скрипке у настоящего профессионала. Со временем Наследник Российского Престола превратится в настоящего музыканта-виртуоза.
Тогда единственными русскими музыкантами были балалаечники на рынках. Для придворного музицирования приглашали итальянцев. Кроме того, поначалу все оперы — как в столичном театре, так и у Петра в Ораниенбауме — исполнялись итальянцами. Первую попытку написать музыку прямо на русское либретто предпринял придворный итальянский композитор Ф. Арайя (опера «Цефал и Прокрис»). Но исполнять вокальные партии на русском языке итальянцам было сложно. Нужны были русские певцы, которых пока не существовало. Арайя выбирал из актеров драматического театра наиболее музыкальных и заставлял их петь. Но Великого Князя такая ситуация не устраивала. И, вот, Наследник решает создать в Ораниенбауме свою школу музыки и театра и начинает поиск талантливых детей (еще раз заметьте, из простых бедных семей). Игру на скрипке в этой школе — и это очень важно! — преподавал Петр Федорович лично. Один из Его учеников — Иван Хандошкин — почитается у нас и по сей день как основатель русской скрипичной традиции, хотя на деле лавры Хандошкина следовало бы отдать Его учителю Петру Федоровичу. Таков был вклад этого Императора в развитие русской музыкальной культуры. Как специально подчеркивал Штелин, увлечение музыкой Петра Федоровича способствовало развитию музыкальной жизни как при Императорском дворе, так и в обеих столицах России – Москве и Петербурге.
В начале 1750-х годов Великому Князю было разрешено выписать небольшой отряд голштинских солдат (к 1758 году их число — около полутора тысяч). Эти солдаты некоторое время спустя (к 1759—1760 г.г.) составили гарнизон крепости Петерштадт, построенной в резиденции Великого Князя в Ораниенбауме специально для маневров. Император собирался вверить голштинцам Свою охрану. Императорским гвардейцам, известным как своими пьянством и распущенностью, так и склонностью к политическим авантюрам Петр Федорович совершенно справедливо не доверял и планировал в рамках своих будущих военных реформ вывести гвардейские полки из столицы, лишить привилегий и отправлять впоследствии на поля боевых действий в составе регулярной армии. Планы Великого Князя не были секретом для гвардейских офицеров, в большинстве своем представителям обедневших дворянских родов, близких ко двору, и не стремящихся расстаться со своими привилегиями. Тлеющему пламени заговора не хватало только фитиля.
«Если он (Петр Федорович – Ред.) и ощущал Себя в значительной мере немцем, то немцем на русской службе. <…> Те, кто стоял у престола, самым серьезным образом задумывались о будущем – не столько России, сколько о своем собственном. Французский наблюдатель писал: «Погруженные в роскошь и бездействие, придворные страшатся времени, когда ими будет управлять Государь, одинаково суровый к Самому Себе и к другим». Этот иностранец вольно или невольно коснулся самой сущности вопроса: в этом, а не в перешептывании о пресловутой «неспособности» или «ненависти к русским» лежала причина назревавшего конфликта» (А. Мыльников, Там же с. 116, 128).
Источник http://zargradet.ru/?page_id=6120